то время как тѐтя Фатя, массируя и гладя мне руки, шѐпотом говорила с моим отцом. Я очнулась лишь в тот момент, когда невесть откуда появившийся отец, сидя на диване, читал письмо моей матери.

Он схватился за голову и долго сидел молча, а потом побежал к телефону, который стоял в коридоре на тумбочке.

- Что ты наделала, Кара? – тихо сказал он в трубку. – Как ты могла причинить мне такую боль?

Я в счастливом утомлении закрыла глаза. Он сказал «Кара»! Если папа назвал маму так, как называл раньше, значит, всѐ будет, как прежде! Я не знаю, о чѐм они говорили, потому что тѐтя Фатима закрыла дверь в коридор и села возле меня, взяв мои руки в свои.

- Он поедет за ней, не так ли? – теребила я еѐ.

Но тѐтя Фатя почему-то уклонилась от прямого ответа, сказав лишь:

- Всѐ сложнее, чем ты думаешь, гурбан олум сене*¹.

А что тут сложного? Раз моя мамочка объявилась, объяснив, что она вовсе не бросала нас, то пусть чужая женщина вместе со своим ребѐнком освобождает еѐ место! Вот когда ей и еѐ Кобре-матери станет понятно, что испытывает ребѐнок, у которого отнимают родителей!

Мне казалось, что мои родители проговорили вечность. А потом в комнату вошѐл отец и, сев возле меня, начал тихо плакать. Я смотрела на него, не стесняющегося плакать, сильного и уверенного в себе мужчину, и чувствовала, что мои надежды оказались тщетными, потому что случившееся уже невозможно было исправить.

- Нужно было отдать тебе письмо сразу после еѐ отъезда, да, папа? – разочарованно спросила я, вставая с дивана.

Отец, словно только вспомнив, что я всѐ это время сидела рядом с ним, сосредоточенно посмотрел на меня тоскливым опустошѐнным взглядом и мрачно сказал:

- Ты всѐ сделала правильно, счастье моѐ. Это мы всѐ сделали неправильно, мы! Сможешь ли ты когда-нибудь простить нас?

Папа прижал меня к себе, и мы расплакались... Неужели мы через столько лет нашли друг друга, чтобы вновь расстаться?

1. гурбан олум сене – (азерб): да буду я твоей жертвой.

 

Глава 39

 

- У ребѐнка самая настоящая депрессия! – заявил доктор Исми-заде. – Она страдает, совсем, как взрослый человек, и если не взяться серьѐзно за еѐ лечение, то следует опасаться последствий.

Обеспокоенные родственники виновато глядели на меня, исхудавшую и осунувшуюся, лежащую под грудой одеял в полном нежелании жить.

- Что ты со мною делаешь, девочка моя? – с болью спросил отец, проводивший дни и ночи у моей постели.

«А что со мной сделали вы?» - риторически ответила я, как обычно, про себя. Это была своеобразная форма моей мести: я разговаривала со всеми, кроме Азера, одними глазами, и все, кроме него, почти забыли, как звучит мой голос. «Пусть помучаются, догадываясь о том, что я думаю», - злорадствовала я.

Позади остались долгие телефонные разговоры с мамой, когда я пыталась еѐ убедить, что в интернациональном Баку она может безопасно прожить до конца своих дней.

- Мама, наш город – это не фашистский Ереван, откуда армяне выкурили азербайджанцев и всех остальных. Это армяне стали мононацией в своѐм государстве, а в нашей стране и в нашем городе и после всех этих событий по сей день проживает около двадцати тысяч армян. Это факты - недавно наш президент объявил об этом во всеуслышание! В стране, двадцать пять процентов территории которой оккупировано Арменией, до сих пор живут и работают армяне! Это невиданный случай в мировой истории, азербайджанский народ должен получить Нобелевскую премию за миролюбие и толерантность! – страстно убеждала еѐ я.

Но мама упорно твердила, что я не всѐ знаю, что дядя Рубен является одним из лидеров террористической организации, и за это малопривлекательное родство может пострадать не только находящийся на руководящей должности отец, но и мой дядя Гасан, и, конечно же – я... - Дался им этот Рубен! Неужели столько людей могут быть несчастными из-за одного человека?

- Да, дочка, к сожалению, это так. Зачастую один пустоголовый маньяк способен повести к гибели сотни и тысячи ни в чѐм неповинных людей.

- Я хочу к тебе, - заявила я. – Только я не приеду одна, я приеду с Азером, бабушкой и папой.

- Посмотрим, - неуверенно ответила мама.

Но отец поехать к ней не мог, отправить старенькую мать со мною не решался, а у Азера были занятия, и родители его решительно отказали мне в моей просьбе.

Тогда я обратилась к тѐте Фате, но известный своими беспечностью и бесхарактерностью сальянец Юнус неожиданно проявил стойкую волю, заявив, что не разрешит жене ехать в Москву. Подоплѐка данного отказа крылась в стойком нежелании разрешать жене общаться с сестрой террориста....

- Дождѐмся каникул, и я отвезу тебя в Москву сам, - обещал мне Азер.- Дядя Мурад уже не сможет открыто появляться там, сама понимаешь....

Тѐтя Фатима по секрету сообщила нам, что с тех пор, как объявилась моя мама, у отца в семье не прекращаются скандалы. Ревнивая Дильбер устраивает ему сцены, проверяет его карманы в целях обнаружить письма моей мамы. При таком раскладе нечего было и мечтать, что отец сможет сопровождать меня в Москву, и я от души возненавидела эту болтливую сороку – тѐтю Назлы, которая доложила Дильбер о мамином звонке и письме. Вот что значит - пришелица: все в нашей семье, кроме неѐ, умели хранить тайны.

Через столько лет обрести мать, чтобы вновь томиться ожиданием встречи – это уже было чересчур, и я впала в депрессию...

 

Глава 40

 

- Я отвезу тебя в Анталию! – неожиданно заявил отец, появившийся у нас во время обеденного перерыва.

Это заявление привело бы в восторг любую девочку, но только не меня, которой было абсолютно всѐ равно, что делать и где находиться. Между тем, об Анталии, знаменитом турецком курорте, мечтали все зажиточные жители Азербайджана. Уверенно шагая вперѐд, наша страна развивалась, а свободный рынок охватывал все сферы экономики. Телевидение же рекламировало лучшие курорты мира, приглашая новых азербайджанцев посетить Арабские Эмираты, Турцию, Грецию и Испанию.

Мы готовились к поездке под восхищѐнный ропот моих кузин. Азер молча внимал им, так же, как и я, не принимая участия в беседе.

- Уверен: ты поправишься после Анталии, - сказал он на прощание.

- Не думаю, - равнодушно произнесла я.

Нас